Михайло-Афонскому монастырю 145 лет


18 ноября 2022

В этом году Свято-Михайло-Афонской закубанской общежительной пустыни исполнилось 145 лет со дня основания. О том, какими заботами живет сегодня возрождающийся Михайло-Афонский монастырь, который до революции еще называли Казачьей Лаврой, рассказывает наместник обители, игумен Герасим (Буняев.)

— Отец Герасим, позади осталось два десятка лет с момента передачи Русской Православной Церкви этой некогда величественной, а затем почти разрушенной обители. Сложно ведь было ее поднимать?

— Мы возрождаем по сути дела новый монастырь. История есть у него. 145 лет монастырю, но это, всё-таки уже совсем другой монастырь. Прервана была традиция. Вот на Афоне в самые трудные времена, когда 500 лет вся Греция была под турками, у них ни один монастырь не закрывался. 2-4 монаха все равно было. Я вот езжу в монастырь святого Павла, он 1100 лет отпраздновал недавно. А это говорит о чем? О том, что здесь 1100 лет ни один год не было такого, чтобы монастырь остался пустой без монахов. А у нас за 145 лет монастырь закрывался на 75 лет. Не было ни монашеской жизни, ничего. Сколько здесь было разрушено, перестроено, переделано. История короткая, а Афонский монастырь за тысячу с лишним лет не претерпел столько потрясений, сколько, например, наш монастырь претерпел за какие-то 70 лет.

Особенность Михайловского храма в том, что он построен на прежнем месте. Это была самая первая монастырская церковь. И в этом храме у нас собрано большинство икон – копий чудотворных икон, что на Афоне. Все они были приложены к первообразам. Некоторые из них в натуральную величину.

Конечно, мы придерживаемся общей монашеской традиции, возрождая монастырь, ориентируемся на Афонскую, близкую нам. Но во всей полноте не можем. Внешне мы можем сделать все, как на Афоне, но у нас другие люди, другой менталитет. Раньше была такая возможность ездить нашим православным христианам на Афон и жить там по специальной монашеской визе на 5 лет. А если человек хотел дальше жить, ему продлевали эту визу, и он жил в монастырях, в которых традиция монашеская не прерывалась никогда. Просто пример приведу. В этом году праздник Покрова Пресвятой Богородицы выпадал на пятницу. Возник вопрос, что готовить. Спрашивают у игумена. А на Афоне в одном из монастырей есть древняя книга рецептов согласно богослужебному календарю. И вот там написано: аще попадет Покров Пресвятой Богородицы на пятницу, то готовим вот это. Так они и поступают, не изменяют традицию. Готовят тот же самый рецепт из тех же самых ингредиентов. И это передается от человека к человеку. Это действительно называется традиция, которая сохранена веками. Поэтому самое ценное на Афоне, даже не внешние прекрасные византийские храмы, которые там сохранились, а самым большим чудом является то, что традиция живая не прерывалась ни на один день, ни на один год.

— До революции в российских монастырях тоже придерживались традиций.

— У нас Крещение Руси было более 1030 лет назад. Нашей Троице-Сергиевой лавре 700 лет. Самая старая наша обитель, которая никогда не закрывалась, это Псково-Печерский монастырь, ему 600 лет. Но даже Лавра Сергия Радонежского закрывалась на 19 лет. То есть из всех наших русских монастырей только один не закрылся ни на один день, в котором традиция не прервалась. Там всегда были люди, передающие свои знания и опыт.

В России есть такое служение как старчество, оно необходимо, но в полноте старчество сегодня — это затруднительный момент, потому что оно тоже должно быть преемственным. Старца невозможно вырастить на пустом месте. Поэтому у нас в монастыре такой традиции нет, разве что, если только сюда кто-то придет из места, где он получил благословение, тогда это будет называться настоящим старчеством.

— Сейчас у вас зарождаются свои традиции?

— У нас есть определенный уклад жизни. Он для монастыря тоже очень важен. Причем он сформировался не за один день. У нас есть богослужебный цикл. Служба каждый день у нас начинается в 7 часов утра, вся братия собирается, все стоят на службе. Потом в момент, когда поется «Бог Господь», вся братия получает благословение. И те, кто остаются в храме и несут послушание в храме, они остаются, а все остальные расходятся по своим послушаниям. У кого-то есть постоянное послушание: на просфорне, в гостинице, трапезной. А есть послушания, так называемые, общие. Плюс у нас среди братии монастыря есть люди, которые являются не послушниками, они просто трудники, но они живут тем же самым укладом жизни, которым и мы живем. Единственная разница — полное участие в богослужении происходит у них в праздничные и воскресные дни. Потому что так как у нас много дел, работ, мы не можем, чтобы вся братия была на службе. Так не получается.

— Традиция и уклад это одно и то же?

— Разделим. Есть духовная традиция. Например, традиция старчества, монашеского делания. Она заключается в том, что есть три обета, которые дает монах. У нас есть монахи, которые дают обет в монастыре. Есть монахи, которые живут в миру. Например, в монастыре намного легче исполнять обет нестяжания. Монах же, живущий в миру где-то живет, на чем-то передвигается. И он уже не может не нарушить этот обет, потому что монах по уставу монашеской жизни вообще не должен ничего своего иметь. Это уже нарушение монашеского обета. Потом обет послушания. Если монах живет в миру, он несет послушание у Владыки на каком-то служении на приходе. И это тоже послушание, но совершенно разный смысл вкладывается в послушание монастырское.

Человек, живущий в монастыре по монашеским уставам, вообще не должен ничего сам от себя делать. Его вся жизнь в течение дня проходит в послушании. Если люди не нарушают монастырский устав, то я могу сказать, кто сейчас чем занимается. И сам уклад монастырской жизни соответствует этим обетам, которые мы даем. И они естественны для монахов. В монастыре монаху не нужно иметь в собственности квартиру. У него есть келья. И он не заботится, как ему эту келью содержать. Эта обязанность возлагается на игумена, на его помощника, келаря. Поэтому сама жизнь монастыря, монастырский уклад способствует духовному деланию. Но более совершенному монашескому житию мы при всем своем желании не можем научиться, потому что нас некому этому научить. У нас есть книги. Это естественно. У нас есть Евангелие, есть заповеди. Но человек так устроен, что его кто-то должен учить и кто-то должен ему это показать. Вот как ребенок. Его родители учат ходить, разговаривать, читать, писать. Если ребенком родители не занимаются, он может к школьному возрасту подойти, не умея читать и писать.

Поэтому монастырский уклад, он уже 50 процентов успеха дает человеку, если он по правилам живет, не нарушая ничего. Но почему монашеское житие считается выше мирского, потому что здесь люди спасаются, а там не спасаются. Бывает и наоборот. Я вот часто привожу пример братии, представьте, сколько человек в миру трудится. Ему нужно семьи свои содержать, о детях заботиться, на работу ходить. Здесь это компенсируется тем, что человек имеет совершенное послушание, ничего сам самочинно от себя в течение дня не делает. Если человек занимается этим день, неделю, месяц, год, то от этого всего уже получается какая-то польза.

Словом, можно сказать, что мы находимся в процессе и мы можем достичь определенного результата хотя бы во внешних правилах. Мы можем к идеалу стремиться. Жить монастырским уставом — это уже подвиг. Как у нас говорит один святой отец: человек, живущий в монастыре, он уже мученик. Монах, который удовлетворяется только монастырской пищей, он уже постник. Монах, который посещает все монастырские службы, он уже молитвенник. Это уже подвиг.

— Можно ли сказать, что монастырь полностью восстановлен?

— Где-то 50% разрушенных зданий мы восстановили. Если взять некоторые храмы, то они сейчас выглядят намного благолепнее и более богато, чем до революции. Здесь какая церковь была? (прим. автора: интервью записывалось в Михайловском храме) Здесь была маленькая приземистая деревянная церковь. А мы сейчас стоим в теплом храме, по размерам он такой же, на том же самом месте, но в этом храме даже росписи есть, которые считаются особо богатым украшением. Но по внутреннему своему содержанию, я думаю, те люди, которые сюда пришли 145 лет назад, были более духовно богаты, чем мы сейчас. Мы внешне можем монастырь воссоздать таким, каким он был в изначальном виде. Но духовно он таким вряд ли уже может стать. Потому что и мы уже не такие. У нас внутреннее содержание совсем другое.

— Что было сделано в монастыре за последние несколько лет?

— Я здесь уже живу 20 лет. И первые наши достижения заключались в чем? Нам очень долго монастырь не возвращали. Указ был подписан, но это была поэтапная передача. Сначала одно здание передали, потом другое. И только в 2008 году, хотя в 2003 году здесь закрылась турбаза, смогли оформить монастырскую землю. Сегодня мы занимаемся тем, что у нас все здания попали под налоговую систему. Троицкий храм нам передавали под таким реестром – столовая. И он попал в реестр пищевого бизнеса, и нам насчитали огромное количество штрафов за то, что мы не платим налоги за бизнес, который мы тут якобы ведем. Мы сейчас каждое здание, даже монастырскую баню, другим названием оформляем. Потому что просто баня попадает под бизнес. Сейчас как налоговая система работает? Это компьютер. Она не смотрит, что здания передавались. Когда монастырь закрывался, это была монастырская трапезная, это была монастырская баня, прачечная. И потом, когда новые собственники все приватизировали, потом уже церкви передавали под названиями, которые у нее числились. А все эти названия подлежали налогообложению.

И вот уже 21-ый год со дня восстановления монастыря, а мы до сих пор не решили все свои документальные проблемы. Даже та земля, которая оформлена в собственность, это только часть той, которая была в монастыре до революции. Поэтому для нас все эти 21 год – это такие шажочки по оформлению монастыря как собственности Церкви. Но даже имея в собственности, это надо под другим названием оформить. Вот такая юридическая сложность. Но она с каждым годом решается.

Были и первые наши радостные моменты в жизни. Мы же первое время чем занимались? До 2010 года мы реставрировали то, что нам передали. И только в 2009 году мы восстановили первый Михайловский храм на прежнем месте. Потом восстановили второй храм – Александровский. На месте Успенского собора, хотя и не в прежнем виде, но все равно смогли построить Успенскую церковь. На горе Преображения восстановили Преображенскую. Но не большой храм, какой там был, а храм-часовню с колокольней. И до определенного момента для нас главным было вернуть церкви, документально оформить, восстановить или построить то, что было. Это все нас радовало.

Вторым этапом было все эти храмы сделать благолепными. 18 лет из 21 года мы пишем иконы. Если в Троицкий храм зайти сейчас, мы увидим огромное количество икон, которые писались в течение практически 20-ти лет. Сейчас мы видим благолепный расписанный храм. И до определенного момента это все радует, потому что сам процесс созидания, восстановления икон радостен и приятен. Но потом приходит такой момент, когда ты уже заходишь в восстановленный храм, благолепный, и понимаешь, что на самом деле это только начало возрождения монастыря. Внешне он может быть похож на возрожденный. Но восстановить именно монашескую жизнь, правильную, духовную жизнь, это задача не 20-ти лет, скорее всего, будет. Это будет зависеть от помощи Божией, потому что я сейчас в полной мере осознаю, что, если бы Господь нам не помогал, то мы бы не смогли даже прийти к такому результату, который у нас сейчас есть.

Каждый год у нас прибавляется монастырская утварь. Пожертвовали нам богослужебный евхаристический набор: чашу, дискос, Евангелие. Каждый год понемножку идет пополнение. Так как мы открываем скиты, то часть монастырской утвари, икон мы определяем туда.

Когда я пришел сюда в 2001 году, здесь не было ни одной богослужебной книги на весь монастырь. У нас была одна общая минея. Когда мы начинали делать ежедневные богослужения, нам необходим был годовой круг миней. И первое, что я достал – это самый старый комплект миней, который нашел. Потом у нас появился второй клирос, появилось два комплекта. Затем появился первый скит, там еще появился комплект. Вот теперь можно посчитать, если у нас шесть скитов, значит на каждом скиту есть свой полностью богослужебный набор книг, есть один или два комплекта облачений, есть евхаристический набор на каждом из скитов. Когда у нас служит Владыка, у нас есть большая чаша, когда, например, 40 священников причащается.

— Обновлять что-то из этих старых коммуникаций удается?

— Вот в этом году у нас был важный технический прорыв – нам поставили генератор большой мощности. У нас был генератор маленькой мощности, когда вырубался свет, мы заводили такие «тарахтелки» и они кое-что обеспечивали светом. А сейчас нам поставили такой промышленный генератор, как маленькая электростанция. И сейчас первый год за 20 лет моего проживания мы не знали проблем с электричеством.

Нам хотелось бы обновить технику. 20 лет назад нам пожертвовали трактор, он уже был не новый. Теперь он 20 лет у нас работал в лесу. Мы же сами дрова заготавливаем.

В каждой организации, семье есть свои проблемы и свои радости. У нас большая семья, поэтому у нас много нюансов. Но монастырь развивается. Даже при всей сложности, что людей не хватает.

— Что еще приносит радость?

— Меня сейчас радует созидание человека. Почти все люди, которые здесь живут, я их принимал в монастырь. И все, кто рукоположен, по моему ходатайству были рукоположены. Больше всего, от чего я получаю удовлетворение как священник, как игумен монастыря, от того, что вижу изменения в человеке. Я видел его 5 лет назад, каким он был, 10 лет, какой он был. И какой он сейчас становится. И меня как игумена это радует. Радует и восстановление храмов, и благоукрашение, и созидание братии, монастырского устава. Сегодня я вижу, что каждый год, начиная с 2001 года, монастырь прибавляет в стабильности, больше соответствует этому понятию.

— Много ли сейчас желающих прийти в монастырь и посвятить свою жизнь Богу?

— Я вижу, что в монастырь практически не приходит молодое пополнение. Есть опасность, что мы до определенного момента можем дойти, а потом начнется спад. Просто элементарно у нас не будет хватать сил каждый день служить. Это уже для монастыря большая проблема. Потому что ежедневное богослужение очень дисциплинирует. Это выбивает из определенного ритма.

Бывает плохое настроение, можешь устать, впадаешь в какое-то уныние, тогда тебе надо набраться силы духа, надеть монашеское облачение и идти в храм. В храм ты заходишь в одном состоянии, выходишь в другом. Остается только себя понудить.

Люди приходят каждый день, которые хотят потрудиться, но они настолько не подготовлены к монашескому житию, что по нескольку лет и мысли не приходит стать послушником. 10-15 лет назад сюда приходили люди, желая вступить в братию, быть послушником, монахом. Сейчас человек живет год, два, три — к нему сам подходишь и предлагаешь в братию вступить. Он отвечает, что ему итак нормально.

Они чувствуют свою ответственность, видят разницу между монахом, послушником в подряснике и мирским человеком. Это тоже хороший показатель, что уже более высокая планка послушника. Человек приходит и осознает: ну куда мне до этой высоты.

У нас не катастрофическое положение, но оно такое, на грани. Иеромонаху 20 лет назад было 50 лет. Сейчас ему уже 70. У нас отец Пантелеимон, старейший из насельников. Когда он пришел в монастырь, ему было 70. Сейчас ему 91 год. И человек 91-летний – это уже совсем престарелый человек. Он уже не может нести свою череду, нет сил исповедовать людей. Поэтому такому иеромонаху я должен дать послушника, который оторван от другого послушания, помогает как келейник. Средний возраст братии у нас за 20 лет повысился. Когда мы сюда пришли, средний был – 25-35 лет, то сейчас уже за 50.

— Сколько сейчас братии в монастыре?

— На сегодняшний день у нас шесть действующих скитов. Значит, шесть иеромонахов у нас служат на скитах. В монастыре проживает 23 человека, именно монашествующей братии. Плюс, в зависимости от сезона: потому что летом больше людей, желающих потрудиться, или наоборот на зиму бывает больше приходит. И максимум до 50-ти – люди, приходящие сюда потрудиться. Некоторые приходят на неделю, остаются на годы здесь. И в общей сложности, вместе с братией в среднем в монастыре не менее 50-ти человек.

А бывает кому-то нужно в отпуск или на лечение. У нас есть такой человек, он на три недели уехал лечиться, его нет в монастыре. А если его нет, за него кто-то должен нести это послушание. И сложность еще в чем заключается, у нас нет замены. За каждым человеком закреплено послушание. Например, если человек поет на клиросе, он уставщик или певчий, он все хорошо делает, но если вдруг что-то произойдет, простудится, два или три дня будет лежать в келье, то на его месте нет другого поющего послушника. Поэтому, клирос уже на одном человеке держится. Порой, мне самому приходится на клирос идти. У нас есть хор праздничный, который приезжает из Краснодара на субботу, воскресение. Но они люди тоже мирские. Они работают на концертной работе. Бывает праздник, нам надо петь, а у них концерт. Получается в праздничный день монастырю нужны певчие, а они заняты. Тогда вся нагрузка ложится на монастырский хор. А монастырский хор – это диаконы и священники. То есть, если у нас приезжий хор есть, то священники, диаконы могут служить, а если хора нет, то, значит часть диаконов будут нести клиросное послушание.

— Что было сделано в монастыре за прошедший год?

— Мы закончили строительство храма в честь князя Владимира в Усть-Сахрае, и он уже готов к освящению. В этом году мы закончили росписи Михайловского храма, несколько икон написали. Есть большие иконы, которые пишутся по полгода.

— Это ведь дорогостоящее мероприятие?

— Дело в том, что такие проекты, как роспись храма, мы осуществляем только с помощью благотворителей, которые жертвуют целевые деньги именно на роспись. Я примерно знаю, сколько роспись эта стоит, но не точно, потому что иконописцы работают, а с ними расплачиваются уже сами благотворители. И мы иногда даже не знаем, сколько это будет стоить. Вот мы сейчас делали ремонт в братском корпусе. Я, примерно знаю, сколько этот ремонт стоит, видя цены, какие сейчас. Но досконально я в это даже не вмешиваюсь, потому что есть благотворитель, он оплачивает ремонт, есть контролирующие его органы, люди, которые отвечают за деньги, есть прораб, есть надзор, который контролирует их работу. То, что касается больших проектов, это в основном какие-то спонсорские целевые пожертвования.

— В каждом монастыре есть свое расписание богослужений. Какое у вас?

— Когда мы 20 лет назад сюда пришли, мы ориентировались на Тимашевск. Там служба в 4 утра. Потом решили: давайте, как на Афоне – в 3 часа ночи начинать. Несколько месяцев так служили. Но Афон – это остров, и первые паломники пребывают туда только в 12 часов дня. Поэтому монахи после ночной службы успевали отдохнуть и идти на послушания, как раз к приезду паломников.

А у нас получилось так. В 2 часа ночи начали служить. Где-то в 6-7 утра закончили. И мы пошли отдыхать. А как раз к 8-9 приезжают люди. Монастырь пустой, храмы все закрыты. В результате пришли к тому, что самое подходящее время для нас – это 7 часов утра – утреня, обед – в 11, вечерня – в 17.

У нас есть такая служба, как полунощница. Она не обязательна для всей братии. Начинается в 3 часа ночи. Если человек хочет себя ощутить, как на Афоне на ночной службе, то он может на нее прийти.

К этому распорядку дня мы шли годы. И сейчас выработали – чисто практически, опытно, поняли, что это нам подходит.

— Вы сказали, что в этом году был отремонтирован братский корпус. Расскажите подробнее об этом.

— Да. Это одно из важных событий, которое произошло в этом году. Раньше мы занимались благоукрашением храмов, а теперь получилось заняться и благоустройством жизни братии. Впервые за 20 лет в новом корпусе у нас монахи и послушники по одному человеку расселены, а трудники по два, максимум где-то по три. С ремонтом изменилось качество жизни.

Это уже совсем другая жизнь. Тогда это было общежитие, а сейчас как свой дом. У каждого своя келья. Многие даже не догадывались, насколько суровые условия жизни были у нас поначалу. А этот год для нас юбилейный — 145 лет со дня основания и уже 20 лет восстановлению монастыря.

— Какие планы на предстоящие годы?

— В связи с тем, что многие насельники нашего монастыря естественным образом стареют, болеют, монастырь имеет ответственность доглядывать до смерти за этими людьми. Они ушли из мира. У них нет ни семьи, ни родственников не осталось. Поэтому ближайшие планы, которые у нас есть – восстановить еще один корпус после ремонта, который будет использован как дом престарелых, до революции их называли домами презрения. Мы задумываемся над тем, что есть такая братия, которым нужны более мягкие условия для проживания и досмотр, какая-то своя даже кухонька, трапезная. Забота о людях выходит на главное место. Все эти годы мы старались, чтобы всем людям было приятно приходить в монастырь. А сейчас мы уже делаем акцент на людях, которые здесь живут, уже больше внимания им уделяем.

Очень хороший медицинский кабинет появился в монастыре, есть свой врач. У него уже хорошая лекарственная база, целая аптека. Часть насельников мы своими силами лечим. Одно из приятных достижений стало то, что за эти два года, как началась пандемия коронавируса, мы не потеряли ни одного монаха. Уже знали, как лечить.

Появилась и отдельная комната лазарета, куда можно будет поместить больного человека и изолировать от всех остальных. Еще в прошлом году у нас не было такой возможности. Человек заболевал, он жил в комнате, где всех остальных мог заразить.

Я просто удивляюсь, это чудо Божие, что мы за эти два года никого не потеряли. У нас монахи очень сильно болели, на грани все было, но выкарабкались. И надеемся, что из-за таких эпидемий не будем терять своих людей.

— А для паломников есть гостиница или хотя бы несколько номеров?

— У нас сейчас в новом корпусе есть несколько гостевых келий, хороших, благоустроенных, светлых. И если будет желание, намерение приехать, ощутить наш монастырский внутренний дух, чем мы здесь живем, есть такая возможность приехать и остановиться. Хотя бы на одну ночевку, чтобы полностью суточный круг в монастыре прожить. И тогда не нужно будет особо ничего рассказывать, в чем особенность монастырской жизни и в чем радость. Если бы человек здесь не получал внутреннего какого-то удовлетворения, он бы здесь вообще не жил, потому что человек так устроен: ему нужна какая-то польза. Поэтому сейчас и эта возможность у нас появляется с Божьей помощью. А раньше и разместиться было негде. Сейчас каждый может стать как бы одним из нас, жить по нашему уставу. И это совсем по-другому воспринимается.

Мы стремимся к тому, чтобы дать возможность отдельным людям приезжать, как это раньше было в традиции монастыря. Приезжали паломники и месяцами жили в монастыре, по силам трудились.  Человеку хотя бы сутки здесь надо прожить, уже по-другому это все воспринимается, увидеть, как братия живет, поучаствовать в богослужениях, в таинствах, причаститься.

— Благодарим Вас, отец Герасим, за интересную беседу и хотим поздравить от лица Майкопской и Адыгейской епархии с 55-летием и 20-тилетием хиротонии, которые Вы отпраздновали в этом году. Молитвенно желаем Вам Божией милости, духовной радости, здоровья и мудрости!

— Сердечно благодарю за теплые слова и пожелания. Я в свою очередь хотел бы поблагодарить Правящего Архиерея, священноархимандрита нашей обители, Высокопреосвященного Архиепископа Тихона за молитву и попечение о нас, ведь без его благословения в нашей обители ничего не совершается. А также мы благодарны всем жертвователям и благотворителям, всем неравнодушным людям. Без их помощи мы не смогли бы осуществить все эти свершения. Благодарим и наш информационный отдел за освещение жизни монастыря на протяжении этих 20 лет возрождения монастыря.

Беседовала Оксана Ковтун

 


Читайте также: